Любовный эчпочмак
Бразильские страсти на тинчуринской сцене
Премьерный спектакль "Родник любви"
по пьесе Исламии Махмутовой (она же режиссер спектакля)
показал пример особого вида культивации кинематографических и телевизионных
жанров на театральных подмостках.
В стенах театра им. Тинчурина вырос удивительный гибрид
советских фильмов 30-х годов о счастливых колхозных буднях и бразильских
сериалов. Спектакль адресован людям, которые не мыслят себя без телевизора,
тех, для кого "Просто Мария" и прочие Изауры стали членами
семьи. Но самое неожиданное - в пьесе идет рассказ о современности.
Действие разворачивается у деревенского родника. Парни
и девушки споро стучат молотками, весело и дружно машут кисточками,
обустраивая родник беседкой и резными скамеечками. Шутки, гам, вопли,
веселье. Девушки в красивых платьях, в босоножках на каблуках. Парни
трезв.., простите, задорные. Девушкам руки целуют. Главный герой, конечно,
передовой механизатор Ильнар (Ренат Шамсутдинов). С
усами. Его возлюбленная в скромном женственном платье, с двумя косичками
и платочке - библиотекарша Лейсан (Гузель Гайнуллина).
Она дождалась любимого из армии, и теперь они готовятся к свадьбе.
Любуется ими бабушка Гайни (Роза Хабибрахманова).
Она каждый день приходит на родник поговорить со своим пропавшим во
время Великой Отечественной войны женихом Гарифуллой. Когда-то они встречались
у родника, у него и попрощались. Как получилось, навсегда.
Сюда же к роднику друг Ильнара Джамиль (Алмаз
Фатхуллин) приводит познакомить с деревенской молодежью нового
врача Айсылу (Гульчачак Хафизова), которая по распределению
приехала работать в деревню с Украины. Знакомство проходит шумно. Отложив
молотки, молодежь играет в разрывные цепи, поет и танцует, вплетая в
национальный танец элементы нижнего брэйка. Припасен и рояль в кустах.
Тут же Ильнар и Айсылу сажают у родника яблоню. Видимо, как символ чего-то,
над чем думать недосуг, поскольку тут же возникает любовный треугольник.
И чтобы как-то оттянуть время до свадьбы, драматург вводит длинную комическую
сцену с участием характерного персонажа Замзии (Лилия Махмутова)
- разбитной деревенской молодухи. Получилось смешно. Почти как в "Аншлаге".
Влюбленные очень пафосно объясняются со скульптурным
переплетением рук, целомудренными объятиями. Положительный механизатор
готов ехать за благословением к родителям Айсылу. Но тут выясняется,
что воспитывалась она в детском доме, ее родители погибли в Чернобыле.
Тут на горло колхозной утопии наступают нешуточные страсти с ароматом
текилы.
Свадьбу, почти что комсомольскую - без родителей (куда
девались родственники жениха - драматург не объясняет), отмечают тут
же, у родника. Из взрослых только шебутная Замзия. Девушки наконец одели
элегантные вечерние брюки. А отвергнутая скромная библиотекарша преображается
в этакую Карменситу: красный вечерний туалет, обнаженные плечи. В глазах
деланное равнодушие, которое прорывается бешеным отчаянием при виде
возлюбленного и воплем: "Ненавижу!"
Бабушка Гайни, как отрывной календарь, сообщает, что
прошел год. Лейсан пыталась смириться с судьбой в Нижнекамске. У Ильнара
рождается сын. Но в глазах его нет радости. Финал становится ясен задолго
до окончания спектакля. Умирающая, но бодро вышагивающая Айсылу, завещает
сына Лейсан. Больничная сцена единственная проходит не у родника (действительно,
не поставишь же железную койку к роднику), а на фоне невзрачного задника.
Объяснение тоже в духе сериалов. Айсылу: "Я хотела познать счастье
материнства". Лейсан: "Прости, я дурно говорила о тебе".
Зал, не таясь, хлюпает носами. Ильнар театрально выносит
младенца, и они с Лейсан в белых халатах склоняются над ним, как на
плакате в защиту детства. Мысль - и это при живой матери - несется уже
в спину уходящей куда-то вглубь сцены Айсылу.
Сначала поражаешься, а потом начинаешь завидовать
внутренней гармонии и оптимистичному восприятию действительности автора.
Персонажи сплошь положительные, порывы исключительно высокодуховные,
современная татарская деревня - просто рай земной, а люди там святые.
Дефицит светлых чувств, который испытывает каждый в наше время, восполняется
не микродозами, а ушатом утопических сцен, сдобренных обильно пенящимся
латиноамериканским мылом. Режиссура тоже предельно проста, можно сказать,
даже плакатна. Массовые сцены - в шеренгу стано-о-вись, по авансцене.
Актеров не обременяли подробностями в работе над образом. Главное -
жестикулировать так, чтобы с последнего ряда было видно.
Кстати, на этой неделе на сцену младенцев выносили
дважды. В постановке татарского ТЮЗа "Родненький мой" по пьесе
Рабита Батуллы на чувства зрителей тоже давили крошечным свертком. Так
же плакатно. И этого тоже оказалось достаточно для зрительского успеха.
Не зря же запрещено использовать образы детей в рекламе. Родительский
инстинкт человека настолько силен, что стоит ему увидеть ребенка, как
его образ отодвигает на задний план все остальное. Тем более что публика,
зачумленная телевизором, ходит в театр не за размышлениями и катарсисом,
а посмотреть очередную историю. Благо на кнопку нажимать не надо, а
вместо рекламной паузы есть буфет.
Наталья ТИТОВА
"Восточный экспресс" №62/44 (216) 4 ноября 2004г
Обсудить
в форуме