ПОРУГАННАЯ ВЕРА

Посвящаю свои записи светлой памяти деда Исмагила, павшего жертвой насильственного крещения - бесчеловечной политики России по отношению к моему народу.

...В тот день мы с бабушкой были на деревенском кладбище. Помолившись духу усопших, бабушка уже собралась было уйти, но вдруг, вспомнив о чем-то, быстрыми шагами направилась в дальний угол кладбища. Дойдя до едва заметных с внешней стороны ограды холмиков, она остановилась. Взглянув на нее, я поразилась перемене - ее лицо будто подменили в одно мгновение. Еще недавно сиявшее, оно померкло, знакомые и родные до боли морщины стали еще глубже. Вся она как-то сгорбилась и поникла. Глядя на ряд выстроившихся холмиков невидящим взором, бабушка впала в глубокие раздумья и, кажется, в мыслях унеслась куда-то далеко-далеко. Я долго наблюдала за ней, но потом уже с трудом удерживалась от обуревавших меня вопросов (ведь на кладбище женщинам нельзя разговаривать!). Будто очнувшись, или желая избавиться от тяжких воспоминаний, бабушка, с выражением зловещего ужаса, дрожащими губами прошептала только одно слово: "Крещенные!.."

Так я впервые услышала слово "крещенные".

Много воды утекло с тех пор. Давно пройдены учебники истории, внушавшие нам о взятии русским государством под свое покровительство Казанского ханства "в целях защиты от посягательства врагов", прошли и уроки литературы, на которых звонко декламировали стихи о вечной дружбе со "старшим братом". Понемногу стал забываться бабушкин горестный шепот. А два года назад...

Два года назад я переступила порог Центрального государственного архива Татарстана с целью найти материалы по истории родной деревни Елыш. Большинство найденных мною документов относились к периоду так называемого "крещения". В основном это были судебные дела, связанные с отказом моих односельчан принять православие. Только тогда мне открылось истинное значение слова "крещенный". Прасковья-Алтынай, Матрена-Тулганай, Анастасия-Бибилатыфа, Ефрем-Ягъфар, Василий-Башир, Исак-Исмагил и много-много других, не пожелавших предать веру своих предков,- их судьбы составляют вымокшую в крови и слезах страницу истории Елыша... Вот уже два года неотвязно преследуют меня с пожелтевших страниц их взгляды, полные горя и отчаяния. И два года я бьюсь, пытаясь освободиться от этих мучительных мыслей, два года прошу у Аллаха силы и терпения, чтобы поведать о трагедии, оставившей кровавый след в истории моей деревни...

1.

ВЕСНА 1866 года. Это была та пора, когда мужское население деревни, разъехавшееся после осенних работ на всю зиму в разные края для шитья по дому, возвращалось в Елыш. Уже готовились к весеннему севу, когда Башир Валитов получил письмо из Казани от Мустафы - родственника, подрабатывавшего в швейной артели. В письме, обращенном ко всем жителям деревни, Мустафа укорял земляков за то, что они медлят с переходом обратно в мусульманство. Призывая земляков принять срочные меры, он сообщал о том, что Его императорское величество издало указ о разрешении перехода крещенных татар в мусульманство. Именно в эти дни стало известно о том, что жители деревни Кибяк-Кози вновь перешли в мусульманство. Это подлило масла в огонь: жители Елыша собирали сходку за сходкой. Как указывал Мустафа в письме, во-первых, необходимо было составить прошение и послать его в Казань, собрав с общины 12 рублей. В этом вопросе избранному сходкой поверенному Ягъфару Валитову особенно тревожиться не пришлось: за тех, кто не был в состоянии заплатить, вносили деньги богатые. В один из майских дней Ягъфар и Мустафа отправили прошение на имя императора, написанное рукой Галима Самигуллова из деревни Тубылгытау Чистопольского уезда. Коротко его содержание в следующем: "Ваше величество! Все мы - старые, молодые и жены наши со слезами умоляем тебя оказать нам покровительство и надеемся, что нам позволено будет содержать искони исповедуемую нами веру, как она исповедывалась со времени отцов и прадедов наших до настоящего времени. Надеемся мы исповедывать мусульманство по силе существующих указов, что всякому вероисповеданию в Российской империи позволено свободно исповедывать свою религию" (1) .

Открытие нового мусульманского кладбища было второй мерой, указанной в прошении, подлежащей незамедлительному осуществлению. Несколько мужчин пошли к становому приставу в Кукморы и, ссылаясь на то, что на старом кладбище нету места, получили разрешение на открытие нового кладбища. Кладбище на горе Шытсу, которое впоследствии начали называть "Погребением святых", появилось именно в это время. Как видно из рапорта (2), посланного Казанскому губернатору полицейским управлением Мамадышского уезда 14 мая, большая группа мужчин, а среди них и несколько женщин, надев тюбетейки на обритые головы (Мустафа через Ягъфара передал сельчанам 100 тюбетеек), пришли в волостное правление. Они заявили, что с этого дня переходят обратно в мусульманство. Твердость своего решения доказывали тем, что с детства знают законы ислама и каноны шариата, а к христианству никогда не испытывали духовной тяги. В ответ на увещевание начальника правления Ягъфар Валитов показал ему расписку почтового отделения об отправке прошения. Не помогли и старания приходского священника. Кроме шести домов, находящихся под влиянием живущего в Соловьином переулке Кондратия Филиппова, и раньше вся деревня категорически отказывалась исполнять церковные обряды.

Понятно, что неприятие жителями деревни Елыш христианской религии не было следствием случайных причин. Отношение елышевцев к чуждой религии, которая была навязана после крестьянского бунта под предводительством Пугачева, видно и из того факта, что в первой половине XIX века архимандрит Гурий вынужден был не раз побывать в этих краях. Сохранившееся в народной памяти событие по времени относится, кажется, к данному периоду. Живший в деревне Елыш русский кузнец поставил возле родника крест из железа. Весть об этом быстро дошла до Абалакова - хозяина текстильной фабрики в Богатых Сабах,- от его сестры Гульбостан, выданной замуж в Елыш. Прибыв в Елыш, Абалаков собрал сельчан. Решением сходки кузнецу задали изрядную трепку. Заодно приходит на память еще одна история, услышанная в детстве от бабушки. Мать бабушки и ее соседка во время поста (уразы), чтобы не проспать предрассветный ранний завтрак (сэхэр), протянули через улицу веревку, привязав ее к колотушкам на окнах. Случайно проезжавшая лошадь в упряжке порвала веревку. Так моя прабабушка не по своей вине однажды проспала сэхэр и, говорят, очень переживала.

Люди, которые были вынуждены во время уразы тайно принимать утреннюю пищу, спускаясь в подпол, хоронясь совершать намаз, закрыв окна подушками и тюфяками, весной 1866 года, узнав об указе, разом воодушевились. Мужчины под руководством Минлебая Ибрагимова, избранного на сходе муллой, собираются в доме Исмагиля на намаз. Под мечеть был заготовлен сруб. Празднично разодетые пары на хороших упряжках то и дело ездят в соседние села, мол, знай наших. В то же время все с нетерпением ждут ответа от императора. Елышевцам и в голову не приходило, что вскорости это время с мая по июль, наполненное радостью и надеждами, покажется лишь красивым сном.

В конце июля из Казани в сторону Мамадыша направляется конный казачий отряд... Деревни по Казанской дороге с быстротой молнии облетела тревожная весть: "Едут усмирять Кибяк-Кози и Елыш!" И действительно, вместе с конными казаками в Елыш приехали вице-губернатор Е. А. Розов, преподаватель Казанской духовной академии, известный миссионер Н. И. Ильминский и судебный следователь Пеккер. Казалось, деревню накрыла черная туча. Допросы длились по три-четыре часа. Мужчин, изо всех сил сопротивлявшихся, не желая снимать свои тюбетейки, стегали плетьми, а для женщин с берегов Мешы принесли ивовые прутья... Кондратий Филиппов сразу указал на зачинщиков движения. Когда их взяли под стражу, среди оставшихся начался разброд.

Народ, совсем недавно говоривший: "Если надо, в Сибирь пойдем, но от веры не отступим!", под страхом ссылки в Сибирь или на поселение в русскую глубинку, под давлением всевозможных угроз был все-таки сломлен. Во всяком случае, большинство дают вице-губернатору слово остаться в православии. 16 человек, оставшихся верными своему намерению остаться в мусульманстве даже под пытками, были закованы в кандалы и отправлены в Мамадыш. Деревня Елыш остается под бдительным присмотром священника Ачинского прихода и оставленного на год полицейского.

После этого события, заставившего трепетать всю округу, родился баит аула Елыш.(3)

Всемогущего Аллаха умоляли мы давно
Обрести святую веру. Да, видать, не суждено.
Ягафар письмо в надежде государю самому
Написал. И тот ответил: всех ослушников -
в тюрьму.
Ягафар письмо отправил, мол, поможет царь-отец.
Долго ждали мы ответа и дождались наконец.
Мы писали государю, да накликали беду.
Как приехал губернатор, стало всем невмоготу.
Этим летом об исламе говорил и грезил всяк,
Но приехал губернатор и на нас спустился мрак.
Мы пахали землю, чтили мусульманский наш уклад,
Но нагрянули казаки, всех в один согнали ряд.
Но нагрянули казаки, грозно засвистела плеть.
"К вере прежней! Об исламе даже и мечтать
не сметь!"
В цепи заковали, выслали шестнадцать человек.
Безутешно дети плачут, не утешатся вовек.
В дальнем городе Казани, что от нас на много
верст,
Будут солоны озера от пролитых нами слез.
Этим летом об исламе мы мечтали. Но мечтам
Этим сбыться не удастся из-за шестерых сельчан.
Крупорушка Ягафара мелет полбу-конь дрожит.
Он искал пути к Аллаху, да в темницу путь лежит.
Крупорушка Ягафара мелет сорную крупу.
Он искал пути к исламу, с ним связать свою судьбу.
Пострадали мы за веру, за великий шариат.
Об исламе возмечтали, а попали в каземат.
О татарских тюбетейках небеса просили.
Но, видно, вечное страданье нам отныне суждено.
Всех согнали в ряд... Об этом память горькая болит.
Про аул Елыш сложили этот горестный баит.

 

Однако то, что душу народа невозможно сломить плетью, Ильминский хорошо понимает. В своем письме губернатору, вспоминая о том, что возвращенные мерами гражданской власти в православие елышевцы в действительности к данной религии не питают никаких искренних чувств, он предлагает склонить их к чужой религии другим методом - путем уговоров и наставлений. В то же время он не забывает и о том, что мужчины-портные, уйдя осенью на заработки в мусульманскую среду, всю зиму будут жить под сильным влиянием ислама. Поэтому 22 сентября в Елыш с двумя учениками прибывает преподаватель Казанской духовной академии Е. А. Малов. Остановлюсь на одной записи, сделанной Е. А. Маловым в дневнике, который он вел в Елыше.

"8 октября. Ко мне пришел Ксенофонт (Минлебай) и попросил меня пойти к нему домой, чтобы прочитать его жене Книгу. Я с радостью согласился. Однако, не успев перейти порог, я понял, что меня здесь не ждали... Дом Минлебая ничем не напоминает дом крещеного татарина, а, наоборот, здесь все по-мусульмански. Иконы нет и в помине, на нарах в переднем углу комнаты по-мусульмански сложены горкой тюфяк и подушки. Жена Минлебая, притворясь больной, лежала за занавеской, а вторая женщина вообще ушла. После того, как немного посидели, Минлебай попросил меня почитать... Когда я дочитал две главы, пришла его теща. Когда я прочел: "Терпящие трудности, придите ко Мне", она, услышав это, сказала: "И в наших татарских книгах написано об этом". Минлебай сказал ей, что у меня есть и Коран. Теща удивленно вскрикнула: "Да ты что!" Нельзя было не заметить радости в ее глазах! Взяв Книгу из моих рук и увидев, что это действительно Коран, она позвала женщину, сидевшую за занавеской, и велела ей читать. Та, боясь допустить ошибку, не спеша, однако правильно, прочла несколько строк из второй суры Корана. Я отобрал у нее Коран и начал читать нараспев. Женщины, дотоле не слушавшие меня, с большим вниманием ловили каждое слово, значения которого даже не понимали!.. Я сказал об этом той старухе, которая попросила меня еще почитать, на что она ответила: "Понимать не понимаю, но одно знаю точно: это-слова Корана!"! - "Вот такой бывает настоящая мусульманская женщина",- с горестью подумал я". (4)

Поняв, что "работа", которую он вел около месяца, не дает ожидаемых им и Ильминским результатов, Малов на ближайшее будущее задумал план, состоявший из многочисленных мер. Из них как основные он указал на две - строительство в Елыше церкви и открытие школы для крещенных татар. Так закончилось первое "путешествие" Малова.

Еще раз вернемся к июльскому событию. Как видно из судебного дела, состоящего из 24 страниц, которое велось Палатой преступлений Казанского суда над елышевцами, 12 из 16-ти отправленных в Мамадышскую тюрьму узников в 1867 году были отпущены на свободу под наблюдение приходского священника. Ввиду того, что во время следствия свидетели давали показания без присяги и их ответы перед судом не могли считаться достоверными, значит и вина подследственных не была доказана. А Мустафа Минлебаев, Ягъфар и Башир Валитовы за подстрекательство народа к отказу христианства четыре года томились в этой тюрьме. 50-летний здоровый мужчина Минлебай Ибрагимов, который летом 1866 года исполнял обязанности муллы, умер в тюрьме... Причина трагедии хорошо видна из дела, возбужденного против его жены.(5) В апреле 1867 года служители Ачинской церкви ходят из дома в дом с иконой. Настасья Иванова (Бибилатыфа Ибрагимова) не впустила их в свой дом. На вопрос священника она ответила, что ее муж - узник Мамадышской тюрьмы-до сих пор верен исламу, и поэтому она тоже вновь отреклась от православия...

Когда в июле 1868 года Малов приезжает в Елыш во второй раз, там уже полным ходом шло строительство деревянной церкви, рассчитанной на 300 человек. Рассказанные Кондратием Филипповым вести не были радостными для Малова. Когда встал вопрос о строительстве церкви, среди елышевцев вновь началось смятение. "Раз так, значит нас хотят окончательно закрепить в православии",- и народ, собравшись на сход, пришел к решению не выделять мирскую землю под церковь. Долго мыкаются и русские строители, прибывшие со стороны: никто не хотел пускать их на порог. А когда из лесу начали возить бревна, сельчане, ссылаясь на разрушение плетня, засыпают правление волости жалобами. После долгих споров, наконец, под церковь была отведена возвышенность за околицей, на расстоянии 200 шагов от деревни.

Церковь в Елыше была достроена осенью 1869 года. Гулкий звон ее колоколов был слышен, говорят, даже в Богатых Сабах (примерно в 20 верстах от Елыша). Постепенно Елыш превращался в приход, объединявший 5 деревень. У черносотенного духовенства затеплилась вера в то, что православие войдет в душу елышевцев. Однако...

2.

РОДИТЕЛИ нарекли его именем Исмагил. В архивных документах, составленных русскими чиновниками, он значится под именем Исака Федорова. В рапорте, посланном Мамадышским управлением полиции Казанскому губернатору, читаю: "6 июля 1868 года Исак Федоров, Харитон Иванов и Исай Ларионов сообщили о том, что вместе с семьями отрекаются от православия". Это событие по времени совпало с началом строительства церкви в Елыше. Неизвестно, как "успокоили" эти три семьи. Вскоре Исмагил, сплачивая людей вокруг себя, начал призывать народ к новому подъему антихристианского движения. В 1877 году события, похожие на 1866 год, повторились. Зачинщика и предводителя движения Исмагила, закованного в кандалы, сослали в Сибирь. С тех пор 63-летний старик как в воду канул, а его третье имя - "Каторжник Исмагил" - стало своеобразным табу, произнесение его считалось уже преступлением. Однако нельзя стереть память народную. Если бы не так, разве дошел бы до наших дней баит Исмагила, который шепотом читали долгими зимними вечерами за плотно занавешенными окнами, таясь от недобрых глаз. Заветные тетради с байтами бережно хранились и передавались из поколения в поколение, пережив столько исторических катаклизмов!

БАИТ ИСМАГИЛА (6)

Это было в восемьсот семьдесят восьмом году
На седьмом десятке жизни черную познал беду.
Злой гонитель нашей веры, Небом проклятый кяфир
В наш Елыш пришел однажды, оборвав покой и мир.
Исмагил идет в контору: есть ли правда, разузнать,
Если нет, тогда за веру, за Аллаха жизнь отдать.
Знать, таких как я, несчастных отродясь
не видел мир,
Отобрал мою свободу подлый вор, урус-кяфир!
Конь мой верный на дороге, запряжен рукой чужой.
А меня везут в темницу с окровавленной душой.
Так добрались до Симбирска, три-четыре дня пути,
Упаси Аллах кому-то этот горький путь пройти.
Знать, по прихоти кяфира так и сгинет жизнь моя.
Много слез по мне пролили и родные, и друзья.
То ли медь, то ли железо-дверь темницы тяжела.
Попадешь кяфиру в руки - все мечты развей дотла.
Сколько слез, страданий сколько я за веру отдаю,
Трое-четверо кяфиров загубили жизнь мою.
Словно ослепило горе, только вышел за порог.
Ни жене, ни сыновьям я слова вымолвить не смог.
Ах, родные, не судите, жить мне с вами не дано.
В черных снах я это видел, знать им сбыться
суждено.
Без хозяина одежда пусть теперь в сенях висит.
Исмагил сложил несчастный этот горестный баит.
Как противна мне темница, жалит сердце, как змея.
Над землей моей родимой - голос мой, но нет меня.
Улей, что напротив дома, справит пусть
медовый пир.
Я в темнице. Пусть жиреет грязный боров Зубаир.
Далека дорога к лесу, не видать на ней ни зги.
Знать, всевышний Зубаира покарал, лишил ноги.
Про беду мою лихую знают пусть друзья мои.
Мухаметьякуп, мой средний, станет пусть
главой семьи.
В подлый замысел кяфира я, несчастный,
не проник.
Не видать твоей мне свадьбы, младший мой сынок,
Ситдик.
Здесь нашел я пропитанье сочной ягодой лесной.
Так пускай хоть прах мой будет там,
в земле моей родной.
Ивы гнутся, гнутся ивы, меж ветвями хмель
скользит.
Милость неба не минует сочинившего баит.

(Байты переведены Р. САБИРОВЫМ)

Несколько слов об упомянутом в байте Зубаире. Он из одного из 6-ти семей, что жили в Соловьином переулке. Тайком шпионил за Исмагилом, а потом донес на него в волостное правление. На допросе Исмагила в Мамадыше, будучи свидетелем, присягнул на Коране. От Мамадыша до Елыша - 60 верст, и пока он возвращался обратно с суда, лишился речи. Односельчанам, встречавшим его с проклятиями, в ответ он мог издавать только какое-то нечленораздельное мычание... Прошло не так много времени, когда уже умирающего Зубаира на ручной тележке прикатили к жене Исмагила бабушке Галие просить прощения...

В 1882 году с Елыша наконец было снято позорное пятно, висевшее над ним целый век. Однако борьба между церковью и деревнями, оставшимися в приходе, еще продолжается. В эти годы в Елыше открывается новое кладбище. Ночью, при лунном свете, вооружившись топорами, старухи сбивают кресты со свежих могил, где они насильственно были установлены. Большинству этих женщин, не раз ездивших в Мамалай с просьбой разрешить строительство мечети, наверное, так и не довелось дожить до того дня, когда в 1907 году над деревней засиял полумесяц новой мечети.

Церковь, которая не играла уже никакой роли в политике крещения, в 1919 году разобрали. Елыш, наконец, свободно вздохнул. Однако мусульманство официально было признано лишь после первой русской революции.

А на несчастный род Исмагила обрушились новые беды. В 1919 году в дом Якуба, который имел магазин и вел торговлю, ворвался отряд красноармейцев. "Строители новой жизни" использовали весь арсенал своих методов: разрушили, ограбили, сломали все, что только можно было найти. Хозяина же, привязав к столбу, пытали: "Где золото?". Его жена в одночасье поседела. Вскоре Якуб умер. В 1931 году род постигло новое несчастье: усыновленный Якубом Бикмухаммет, заклейменный как "кулак", был сослан в Сибирь. Снова в Сибирь...

Всячески глумится новая власть над опустевшими кулацкими домами. Сначала все имущество пускают с торгов, а потом дотла разбирают строения... Три двухэтажных дома разбирают и сносят в разные места, а каменный магазин превращают в склад минеральных удобрений, доверху наполнив птичьим пометом. Впрочем, и кладбищам, почитаемым святыней, была уготовлена печальная судьба: наискосок по самому древнему из них бульдозером пролежили дорогу на конный двор. Обнажившиеся черепа и кости старики собирали в корзины. Останки были перезахоронены в новом кладбище. А на месте кладбища святых заложили силосную яму...

...За разговорами мы и не заметили наступления часа полуденного намаза. Моя собеседница-тетя Манзума - единственная из рода деда Исмагила, которой довелось пожить в родном гнезде до замужества. Она-то и мне рассказала некоторые подробности истории с дедом Исмагилом. К тете Манзуме подошла девочка лет 10-12-ти. Это Дина - правнучка тети Манзумы. Вместе с бабушкой они приступили к совершению полуденного намаза...

Прощаясь, тетя Манзума попросила: "Будешь в Елыше, поклонись моему родному гнезду". Поэтому я сегодня стою у дома деда Исмагила, вернее, дома-то нет, осталось лишь основание. Некогда украшавший собой деревню дом, согретый лучами веры, ныне разорен, основание его сравнялось с землей. Однако дух дедушки Исмагила жив, он неистребим, вновь и вновь возрождается в его потомках...

Перевожу свой взор на родной Елыш. Это одна из сотен, тысяч деревень, с клеймом "бесперспективных", обреченных к медленному вымиранию. Даже не верится, что когда-то она была волостным центром, вмещавшим в себя 800 душ. На каждом шагу - разоренные дотла дома, заросшие бурьяном основания...
Покорившись судьбе, деревня тихо доживает свой век. Скоро наступит долгожданное лето. Вздрогнут окрестные холмы, услышав речи на чужом языке, на котором говорят внуки, приехавшие из города... А сегодня здесь царит покой. Еле слышно, чтобы не нарушить эту божественную тишину, я обращаюсь к Елышу:

- Родимая земля, прости меня, если я разбередила твои раны, сокрытые под вековой толщей!..

Перевод Булата ХАМИДУЛЛИНА

1 Малов Е. Очерк религиозного состояния крещеных татар, подвергшихся влиянию магометанства.- Казань, КГУ, 1868, с, 57.
2. ЦГА РТ. Ф. 1, опись 3, дело 226.
3 Баит из книги Е. Малова (стр. 113). Дается перевод.
4. Малов Е. Указанный труд. 156 стр.
5 ЦГА РТ Ф. 1, опись 3, дело 1827.
6 Ред.- Баит печатается с основного списка, переписанного в 1947 году правнучкой Исмагила Хановой Газилей. Дается в сокращении.