Еще недавно для Владимира Попова - русского по менталитету художника - содержание Корана, столпы ислама и традиции арабского письма, сложные не только для чужака, но и искушенного в вере мусульманина, являли собой трудно поддающийся расшифровке полумистический, полуэкзотический мир. Передать во всей правдивости и утонченности очертания арабских букв, запечатлевших, по мнению одних, своеобразный "лунный код" (изображением фаз луны и полумесяца) или рисунок созвездий ночного неба, по мнению других, пропорции и модуляции совершенного человеческого тела - скрупулезная задача, схожая с высшей математикой или классической архитектурой нового времени. Очевидно, решение ее предполагает обязательное вхождение в стихию арабского языка, в глубины Корана.

С другой стороны, в последнее время мы много говорим о "русском космизме". Это, по всей видимости, способность представителей этой нации, невзирая на трудности, перипетии личной и общественной жизни, кризисы и надломы, исторгать из себя необыкновенный душевный свет. Способность вбирать, намагничивать всевозможные импульсы со стороны, перевоплощаться и низвергать некую энергетику, сияние, полученные за счет бескрайнего ландшафта, могучей и богатой в своем многообразии природы, и, в итоге, закаляющих, шлифующих личность, делающих ее дееспособной и творчески продуктивной в невероятных жизненных условиях. "Даже когда народ пятится, он гонится за идеалом - и верит всегда в некое "вперед" (Ницше).

Вот таким свойством перевоплощаться и бесконечно "расширяться", до самозабвения погружаться в духовный мир и деяния других народов, увлекать за собой в океаны неведомых страстей, материки чужого искусства непосвященных, обладает народный художник Татарстана Владимир Александрович Попов. Так, в начале 1970-х годов он повел татарское изобразительное искусство к высотам эстампа и линогравюры, создав уникальную серию графических листов с символическим названием "Трассы", ориентирующуюся на достижения графических школ Запада и Прибалтики. Вслед за этим появились его "индустриальные" акварели, где он художнически обжил КамАЗ, дал "музыку" или, как тогда писали, "симфонию великой стройки". Затем появилась потрясающая серия северной архитектуры в живописи: это соборы и храмы, шедевры деревянного зодчества Пскова, Новгорода, Каргополя, - погруженные в сказочное, по-библейски древнее и притягательное пространство далекого севера, в его географию, планы.

Увлекательное вхождение в лабиринты неведомого продолжилось затем в пейзажах Байкала, Дальнего Востока. Примечательно, что мысль Попова архитектонична от природы: пространственную среду он рисует благоговейно и почти религиозно, как сотворенную органику, как храм или книгу. А храм, в свою очередь, облекает в цвет, материю и пластику самого ландшафта... После этого, влюбленная в какие-то созидательные, тектонические начала вселенной, его художническая кисть коснулась благодатных слоев истории Болгар, Казани, сферы национального зодчества - мечетей и храмов татарского народа. Затем он, единственный из патриархов местного искусства, наряду с молодыми архитекторами Казани, участвовал в конкурсе на лучший проект мечети Кол-Шариф. И получил исторический заказ на исполнение буквенного фриза под центральным куполом мечети по карнизу, а также украшение портала и оконных арок. В целом это будет полутораметровая в высоту арабесковая орнаментальная лента, где, наряду с кораническим текстом, должны быть вписаны также крылатые выражения и афоризмы из арсенала современных татарских поэтов. И затем уже его неугомонная прилежная душа, не знающая ни покоя, ни усталости, окунулась в мир тугр и шамаилей...

Роза ШАГЕЕВА, искусствовед
"Татарские края" №22-23 (331-332), июнь, 1999