Истории Казанского ханства
не везло. Как в далеком прошлом, так и в наше время.
В прошлом история этого государства
в русской литературе освещалась, как правило, лишь попутно - в связи
с изложением тех или иных сюжетов по истории Руси, России. Поэтому факты,
события из истории ханства фиксировались избирательно, как бы "сбоку".
Картина, в сущности, не изменилась и в многочисленных "историях
СССР", в которых всестороннее освещение прошлого всех народов нашей
многонациональной страны подменялось фактически изложением истории становления
и развития лишь одного Русского государства.
В новейшее же время освещение
истории Казанского ханства, с которым связано прошлое ряда народов многоэтнического
региона, не выходило за пределы вспомогательных глав и параграфов официальной
истории Татарской АССР, согласно основной концепции которой "подлинная
история" народов начиналась лишь ... с 1917 года. Изложение истории
целого государства, просуществовавшего более ста лет и оставившего неизгладимый
след в судьбах ряда народов, оставляло желать лучшего с точки зрения
научного осмысления реальных фактов и сложных явлений.
Таким образом, сложилась парадоксальная
ситуация. Как известно, дореволюционная историография за редким исключением
обслуживала социально-политические устремления постоянно воевавшей и
расширявшейся феодально-помещичьей империи, Но особенно парадоксально
то, что именно в советском социалистическом государстве эта историографическая
концепция, получив во времена культа личности "второе дыхание",
стала функционировать более изощренно, целенаправленно, воинственно.
Так что "невезение"
истории Казанского ханства, подобно многочисленным фактам плохой разработанности
ряда аспектов истории народов СССР в целом, имеет сложную подоплеку...[5]
Лишь однажды появился небольшой
просвет - появилась попытка изложения истории этого государства с научной
позиции, т.е. с позиции человека-исследователя, искренне захотевшего
разобраться в сложных фактах прошлого, в фактах, созданных подобными
себе обычными людьми, а не теми, кто создан лишь для одностороннего
осуждения.
Такой попыткой и явилась книга
Михаила Георгиевича Худякова "Очерки по истории Казанского ханства",
разработанная и опубликованная в первые годы советской власти.
Именно в те годы, когда вера честных людей в торжество справедливости
- как социальной, так и морально-этической - была еще искренней, а ум
и сознание их не были разъединены ржой братоубийственной грызни партийных
бонз. Именно в те годы, когда убеждения и устремления людей науки не
были заражены вирусами тупого комчванства, антигуманного мессианства,
имперской амбиции, замаскированной демагогическими декларациями и в
области исторической мысли. Именно в те годы, когда у людей была надежда
разрушения "тюрьмы народов" и построения подлинно равноправного
во всех отношениях общества - "самого справедливого, самого гуманного,
самого счастливого", а следовательно, и самого честного. Наконец,
именно в те годы, когда искренне верившие в победу социалистической
революции люди никак не могли представить себе возможность кровавых
репрессий 20-30-х годов, ужасов ГУЛАГа, стократно переплюнувшего "тюрьму
народов", так называемого "расцвета наций", выразившегося
геноцидом в отношении десятков национальностей, в том числе и оказавшихся
на грани культурно-духовной катастрофы русских, от имени которых любили
рассуждать организаторы этого "эксперимента" - самого античеловеческого
шабаша...
К числу "искренне верующих"
людей, живших и творивших в те годы, относился и М. Г. Худяков.
Родился он 3 сентября 1894 года в городе Малмыже, что на Вятке. Воспитание
получил в родовитой и обеспеченной русской купеческой семье. После окончания
первой казанской гимназии он обучался на историко-филологическом факультете
Казанского университета (1913-1918). Его трудовая и научная деятельность
началась в стенах Восточного педагогического института. В 20-х годах
он опубликовал ряд историко-этнографических и археологических исследований
по истории народов региона, как тюрских, так и финноугорских. Среди
этих работ особое место занимают вышеназванные "Очерки...",
опубликованные в 1923 году.[6]
В эти же годы М. Г. Худяков
принимает самое активное участие в организации музеев в Казани, родном
Малмыже, в деятельности Общества археологии, истории и этнографии при
Казанском университете, научного общества татароведения. В 1926-1929
г.г. он обучается в аспирантуре в Ленинграде, после окончания учебы
определяется на работу в Государственную академию истории материальной
культуры, где также продолжает разрабатывать проблемы истории и культуры
народов своего родного края - Среднего Поволжья. В 1936 году М. Г. Худяков
утверждается в ученой степени доктора исторических наук. Но 9 сентября
того же 1936 г. он арестовывается как "враг народа", обвиненный
в "троцкизме", а 19 декабря приговаривается к расстрелу, что
приводится в исполнение в тот же день...
С этого времени имя ученого
было предано забвению, его труды были запрещены, изъяты из библиотек.
Изданные при жизни автора малыми
тиражами (тираж I-го издания "Очерков" 1923 г. составил всего
1000 экземпляров) труды М. Худякова в силу указанных причин стали библиографической
редкостью. Реабилитирован он был политически в 1957 г., однако его труды
не переиздавались и, поэтому, оказались недоступными современному читателю
вплоть до наших дней. Первым шагом по возвращению его трудов из безвестности
явились публикации на татарском языке некоторых его работ ("Очерков..."
и отдельных статей) на страницах молодежного журнала "Идель"
(1989 г., №1, 1990 г., №2 и далее).
Естественно, разрабатывая историю
Казанского ханства и народов региона, М. Г. Худяков осветил и разрешил
не все вопросы на одинаковом уровне. Как он сам неоднократно указывал,
многое остается еще неясным. Это было связано как с уровнем исторических
знаний тех времен в целом, так и с состоянием разработанности источниковой
базы проблемы, в частности. Как увидит пытливый читатель, не чужда была
М. Г. Худякову и определенная наивность в трактовке некоторых сложных
вопросов. Иногда дает о себе знать и характерный для 20-х годов упрощенный
социологизм при подходе к сложным общественным проблемам, возникший
под влиянием М. Н. Покровского. "Очерки..." местами не лишены
и явных просчетов и обычных описок. Прокомментировать их, отмечая как
закономерные оплошности, так и безусловные достоинства наблюдений и
выводов ученого, и осуществить[7] академическое издание "Очерков"
и других его трудов - дело будущего*.
Но внимательный читатель увидит
и то, что М. Г. Худякову было в целом чуждо сознательное стремление
ко лжи. Он, как подлинный гуманист, и в деятелях, личностях прошлого
видел прежде всего нормальных и обычных людей, имевших право защищать
свои интересы, свое мнение и свою свободу. Он, будучи подлинно культурным
человеком, не делил народы по "сортам" одаривая одних правами
на все и вся, лишая других всего этого. Он, как подлинный патриот своего
народа, желал своим читателям, хотя это нигде явно и не декларируется,
духовной щедрости в отношении к другим собратьям по разуму в области
политики, идеологии и культуры прошлых времен. В то же время, М. Г.
Худяков, желая отмежеваться от прежних имперско-высокомерных историографических
традиций, даже пытаясь разрушить их, допускал неподкрепленные в достаточной
степени выводы. На это еще в 1924 г. указывал академик В. В. Бартольд
- другой честный представитель русской академический культуры. Он, например,
сравнивая "Очерки..." М. Г. Худякова с книгой Ф. В. Баллода
"Приволжские Помпеи", отличающейся громкостью выводов, писал
следующее: "Прежде, как известно, к татарам относились безусловно
враждебно, отрицая у них всякую культуру..., теперь же мы видим обратное...
Это такая же ошибка, как и прежний взгляд, и, как всякая крайность,
это мнение так же мало содействует научному знанию, как и первое".
(Соч., т. II, ч. 1, М., 1963, с. 712).
Таким образом, у М. Г. Худякова,
в отличии от прежних представителей и нынешних последователей традиционных
антитатарских концепций, призванных перенести факты вражды из прошлого
в настоящее и будущее, мы находим стремление к объективности, желание
восстановления справедливости. Нетрудно в этом увидеть благородство
исследователя как человека. Давайте же и мы будем, подобно ему,
максимально объективными и постараемся отыскать в его наследии побольше
положительного. Ибо лишь положительное в намерениях и действиях имеет
подлинно созидательную перспективу. Что касается споров о наличии или
отсутствия "культуры" у того или у иного народа прошлого,
то они решаются в конечном[8] счете нравственными показателями
наследников этого народа. Ибо понятия культуры всегда относительны и
исторически обусловлены.
М. А. Усманов, профессор, 1990 г. август.[9]
