Происходящее вокруг предстоящей в этом году в
стране переписи обнажило политическое нутро этого общегосударственного
мероприятия. Однако только неискушенные люди не знают, что в переписях
политический фактор присутствует всегда. В частности, известный этностатистик,
мой учитель С. И. Брук, ныне уже покойный, в одной из своих публикаций
советского времени заметил, что сама постановка вопроса о «народности»
во времена всесоюзной переписи 1926 года оказала влияние на ее результаты.
Действительно, направленность этого вопроса была
своеобразной: в Циркуляре №10, подготовленном к переписи, говорилось:
«...термин «народность» поставлен с целью подчеркнуть необходимость
получения сведений о племенном (этнографическом) составе населения.
...Лица, потерявшие связь с народностью своих предков, могут показать
народность, к которой в настоящее время себя относят».
В другой инструкции (№1) об определении «народности»
детей сказано:«... в случае отсутствия в ... личном листке ответа
о народности ... детей, родители которых принадлежат к одной народности,
следует к той же народности относить и детей. Если родители принадлежат
к разным народностям, то, при отсутствии записи о народности в «личном
листке» кого-либо из их детей, следует восполнить пропуск по народности
матери» (Всесоюзная перепись 1926 г. — Т. IV. Отделение I. —
М., 1928. —С. 409).
Учитывая заданность такого этнографо-племенного
подхода к определению национальности, С.И. Брук указал, что, с одной
стороны, во время этой переписи численность народов, наиболее активно
этнически взаимодействовавших с соседними этносами, была преувеличена,
а с другой — в качестве самостоятельных народов были названы «многие
этнические образования, фактически представлявшие собой этнографические
группы» (Брук С. И., Кабузан В. М. Динамика численности и расселения
русских после Великой Октябрьской социалистической революции // Сов.
этнография.—1982.—№ 5. — С.16).
Для специалистов давно не секрет, что результаты
переписей в определенной мере поддаются конструированию. Это делается
через подготовку методического инструментария (к нему относятся и
составляемые к переписям списки народов, а также всякого рода ведомственные
инструкции и т. д.), при помощи которого весьма незаметно и проводится
соответствующая политическая линия.
Так, в инструктивно-методических материалах переписи 1926 года о тептярях
сказано следующее: «...Под именем тептярей значится группа населения
сословного происхождения, и поэтому в переписи это название принято
как неточное обозначение народности». В другом случае указывается,
что «...при учете тептярей ... Башкирское ЦСУ руководствовалось
дополнительной инструкцией, утвержденной ЦСУ СССР, в которой по данному
вопросу было сказано: «Особое внимание необходимо обратить на
регистрацию татаро-башкирской части населения. Здесь нужно твердо
отграничить башкир от татар, мещеряков и тептярей. При этом нужно
иметь в виду, что тептяри не являются народностью, а представляют
собой группу, образовавшуюся из смешения разных народностей»
(Всесоюзная перепись населения 17 декабря 1926 года. Краткие сводки.
Вып. 4. Народность и родной язык населения СССР.— М., 1928. — С. 10;
Всесоюзная перепись 1926 г. — Т. IV. — С. 410. Выделено мной. —Д.
И.).
Про кряшен говорилось, что их выделение как «народности»
(численность —101,5 тыс. чел.) связано с их «неточным обозначением»,
на самом деле они являются «крещеными татарами» (Всесоюзная
перепись... — Вып. 4.— С. 10). Ситуация с мишарями была еще более
интересной. Их во время этой переписи было выделено по «народности»
137,8 тыс. чел.— в Башкирской АССР, около 100 тыс. чел. — в Пензенской
губернии. Однако все мишари (другое название — «мещеряки») Башкортостана
своим родным языком указали татарский. А из пензенских «мещеряков»
38,3 тыс. оказались русскоязычной мещерой (русская мещера), а остальные
мишари в качестве родного указали опять-таки татарский язык. Кроме
того, еще 18,3 тыс. человек из той же губернии себя отнесли к татарам,
естественно, определив свой родной язык татарским.
Когда оцениваешь эти факты, приходится учитывать
не только степень завершенности этнических процессов. В 20-х годах
XX в. консолидация татарской нации еще не была закончена. Отсюда и
выделение в ее составе этнических, сословных (этносословных), конфессиональных
групп. Дело еще и в указанных выше методических особенностях переписи
1926 года. Далеко не случайно, что в «Общих замечаниях» методического
характера, помещенных в «Кратких сводках» итогов этой переписи, один
из авторов относительно татар вначале заметил, что «под общим
именем татар перепись регистрировала довольно разнородные группы тюркских
народностей». Но, комментируя это свое высказывание, далее он
уточнил, что «академические источники выделяют татар поволжских...
Вторую группу составляют крымские татары... Выделяется еще группа
белорусских татар с белорусским языком, а из азиатских групп — тобольские...
и томско-кузнецкие татары» (Всесоюзная перепись 1926 г.— Т. IV.
— С. 409. Выделено мной. —Д. И.).
Понятно, что в данном случае под «поволжскими
татарами», рассматриваемыми как особая «народность», «имеются в виду
не только собственно казанские татары, но и тептяри, мишари, касимовские
и астраханские татары, даже кряшены. Из групп, позже привычно включавшихся
в число татар, тут отсутствуют только сибирские татары, которые, кстати,
тогда вообще не рассматривались как единое этническое целое (кроме
указанных выше тобольских и томско-кузнецких татар в Западной Сибири
в 1926 году выделялись еще бухарцы).
При таком положении крайне трудно дать однозначный
ответ на вопрос о том, выделялись ли приведенные здесь в качестве
примера и многие другие неназванные этнические формирования по их
идентификации. Или же они являются своего рода искусственными конструктами,
возникшими не без помощи особой государственной политики, проводившейся
чиновниками, опиравшимися на тесно с ними сотрудничавших этнографов?
Если кто-то захочет понять, каких «этнографов» я имею в виду, пусть
заглянет в весьма содержательную статью известного историка М. Худякова
«Этнография на службе у классового врага» (Л., 1932), из которой хорошо
видна роль многих ученых мужей в проведении колониальной политики.
Замечу, что колониальная политика не завершилась в 1917 году, а имела
продолжение и в советский период, что кроме прочего, доказывается
сохранением в СССР традиции составления разного рода списков народов,
очень характерной именно для колониальных администраций. Приведу еще
некоторые примеры.
В 1939 году был подготовлен специальный «Словарь
национальностей», имевший подзаголовок «Пособие для разработок материалов
Всесоюзной переписи населения 1939 г.». Понятие «татары» в этом словаре
включает следующие группы: татары, кряшены, мишари (варианты: мишер,
мижер, мещеряки), тептяри, нукратские татары, нагайбаки (но-гайбаки),
сибирские бухарцы, чулымцы (чулымские татары), мелесские татары, татары
крымские (степные татары, ногаи, южнобережные татары). Однако к этому
времени прошло чуть более десяти лет с тех пор, как был разработан
«Список народностей СССР» (Под редакцией И. И. Зарубина, 1927 г.),
где в качестве самостоятельных этнических единиц фигурировали:
Татары поволжские (код — 115), включавшие казанских, астраханских,
касимовских татар, кряшен и нагайбаков.
Мишари (мишер, мещеряки) (код — 112), с примечанием — язык мишарский
и татарский.
Тептяри (типтэр, башкурт) (код — 114), с примечанием — язык башкирский,
с «преобладанием башкирского влияния».
Татары крымские (степные, ногаи) (код — 105), язык — крымско-татарский,
резко отличный от южнобережных татар.
Татары крымские южнобережные (код — 125), язык — крымско-татарский,
образующий особый диалект, резко отличающийся от языка татар степных.
Татары белорусские (код — 106).
Вместо сибирских татар отмечены: татары тобольские (код — 117), сибирские
бухарцы (код — 118), барабинские татары (код — 119). Причем о тобольских
татарах сказано, что язык у них татарский и русский, а в культурном
отношении они составляют «одно целое с поволжскими татарами». Родной
язык сибирских бухарцев отмечен как «татарский», а у барабинских татар
— как «барабинский» и русский.
Наконец, «черневые татары» (код — 134) помечены как «тубалар» (туба-кижи,
йыш-кижи), с примечанием, что «иногда так зовут шорцев и томско-кузнецких
татар». Про последних (код —135), известных также как «чулымские татары»
(чулымцы), «мелесские татары», сделано замечание, что они православные.
Заслуживает внимания и выделение составителями
разбираемого словаря группы «касимовских татар» (код — 116). С одной
стороны, о них сказано, что они являются мишарями. Но затем приводится
формулировка: «В культурном и языковом отношении — одно целое с поволжскими
татарами и мишарями Касимовского уезда Рязанской губ., язык — особый
диалект татарского языка».
Возникает вопрос: что произошло с теми этническими
группами (фактически — народностями), которые по переписи 1926 года,
точнее, по мнению составителей «Списка народностей» 1927 года, еще
существовали, а по концепции, заложенной в «Словарь национальностей»
1939 года, уже исчезли (точнее, превратились в дополнения к «основным
названиям»)? Тут возможны разные трактовки, но прежде всего обращает
на себя внимание, что многие отмеченные в 20-х годах этно-образования
идут с примечанием об их составлении в культурно-языковом отношении
«единого целого» с поволжскими татарами. Не углубляясь дальше в эту
проблему, проанализируем еще один справочник, составленный спустя
двадцать лет — в конце 50-х годов XX в.
Речь идет о подготовленном Институтом этнографии
АН СССР справочнике «Народы СССР» (1958). В этом издании о татарах
сказано: «... под общим именем (татары. —Д. И.) известно
несколько различных по своему этническому происхождению тюркоязычных
групп (выделено мной. —Д. И.): татар поволжских, татар-карагашей,
или кундровских татар, татар тобольских, татар барабинских, мишарей,
татар крымских и др.». Далее идут уточнения. О мишарях говорится,
что они являются «этнографической группой татарского народа».
Сибирские татары охарактеризованы так: «...не составляют единого
народа, а состоят из нескольких этнографических групп (татар
томских, тобольских, барабинцев и бухарцев). В настоящее время
они смешались и почти слились с переселившимися в Сибирь поволжскими
татарами». К «поволжским татарам», или «собственно татарам»,
отнесены также касимовские татары и карагаши (кундровские татары).
Кряшены определены так: «небольшая группа крещеных татар, называемых
кряшен». Тептяри названы группой, «этнографически близкой к башкирам».
Статус крымских татар точно не указан, но в их составе выделены 3
этнографические группы (татары степные, или ногаи, татары южнобережные
и горные). Литовские татары названы «этнографической группой», образовавшейся
из переселившихся в Литву крымских татар.
Для лучшего понимания общего контекста, в котором был подготовлен
настоящий справочник, следует рассмотреть еще несколько этнографических
работ, имеющих сводный характер. Прежде всего, это книга известного
советского этнографа С. А. Токарева «Этнография народов СССР» (М.,
1958). Автор книги пишет, что термин «татары» употребляется в очень
широком смысле и под этим общим именем объединяются народы в сущности
весьма различного происхождения (выделено мной. — Ц- И.) —крымские,
казанские, сибирские татары и т. д.». Самым крупным «народом» из числа
«татар» он называет татар «казанских или волжско-камских». Далее он
перечисляет ряд обособленных географически, конфессионально или по
происхождению групп последних. Это — мишари (татары-мишари, мещеряки),
«потомки особого народа», позже слившиеся, но не до конца, с татарами».
Далее идут тептяри; карагаши (кундровские татары)
— с примечанием: потомки астраханских татар, исторически связанных
с ногайцами, по культуре и быту отчасти близкие к казанским татарам»;
касимовские татары (про них сказано: «сейчас составляют отдельную
от мишарей группу»); кряшены; нагайбаки (с характеристикой: «отдельная
небольшая группа татар-христиан»). О сибирских татарах, которых С.А.Токарев
рассматривает как самостоятельный народ (используя термин «западносибирские
татары»), он указывает на их деление на 4 «географические группы»
(тобольские и заболотные; тюменские; томские; барабинские) и одну
этнографическую группу («сибирские бухарцы») (Токарев С.А. Этнография...
— С.171 — 181, 444).
В вышедшей через несколько лет книге «Народы
Европейской части СССР» (М., 1964) в статье «Татары», написанной крупным
казанским этнографом Н.И.Воробьевым, в числе «татар» указывались:
поволжские татары (к ним причислены и астраханские татары, разделенные
на карагашей и кундровских татар, о которых сказано, что они являются
потомками ногайцев и отличаются по быту от остальных поволжских татар);
крымские татары, отличные от первых как по быту, так и языку; литовские
татары, отнесенные к не сохранившим родного языка потомкам крымских
татар; западно-сибирские татары (с примечанием: «близки к поволжским
по языку, но отличаются по быту»). Рассматривая собственно поволжских
татар, этот автор по диалектным особенностям, бытовым отличиям и истории
формирования в их составе выделил две группы: казанских татар и мишарей.
Кроме того, он указал, что среди поволжских татар имеется еще небольшая
«этнографическая группа кряшен».
По его мнению, группа крещеных татар, или кряшен,
создалась «преимущественно из казанских татар». А вот нагайбаков он
считал «своеобразной подгруппой кряшен». Особого внимания заслуживают
наблюдения трех известных казанских исследователей в начале 60-х годов
XX в. о тептярях. Они отмечали, что многие татары, живущие в Башкирской
АССР, особенно тептяри (с бобылями), «сблизились в бытовом отношении
с башкирами, однако в большинстве сохранили свой язык и даже привили
(выделено мной. —Д. И.) его... башкирам» (Воробьев Н.И., Хисматуллин
Г.М., Юсупов Г.В. Историко-этнографические исследования населения
северо-западных районов Башкирии // Сов. этнография.— 1962.—№6.— С.
125).
Приведенные конкретные материалы позволяют сделать
несколько важных выводов:
1. Центральные научные учреждения СССР, занимавшиеся классификацией
этнических общностей, довольно смутно представляли этнические процессы,
происходившие в рамках этнонаций. Это приводило к неверным трактовкам
проблемы этнической принадлежности, места многих локальных этнообразований
во внутриэтнической иерархии. Во всяком случае, примеры с тептярами,
мишарями, касимовскими, астраханскими и сибирскими татарами говорят
именно об этом.
2. Практически до 70-х годов XX в. в СССР преобладала
историко-генетическая классификация этносов, не принимающая во внимание
существование этнонаций — общностей нового, национального типа, создаваемых
на основе так называемой «высокой» культуры. Совсем не случайным было
широкое употребление термина «народ» вместо понятия «нация».
3. В итоге даже достаточно консолидированные
этнонаций, такие, как татары, зачастую выглядели как рыхлые в этническом
плане образования.
Между тем начиная с 70-х годов в Татарстане формируется
новая теория о складывании татарской «буржуазной» нации (см.: Хаса-нов
Х.Х. Формирование татарской буржуазной нации. — Казань, 1977). Идея
о национальном этапе развития татарского этноса проникла и в исследования
этнического характера. Так, в статье «Татары» (авторы — Мухамедова
Р. Г. и Халиков А.Х.), опубликованной в БСЭ (М., 1976. — Т. 25. —
С. 297), говорится о складывании средневолжско-приураль-ских татар
в буржуазную нацию в конце XIX в. В этой связи, сказано там, большинство
групп татар включились в процесс консолидации со средневолжско-приуральскими
татарами. Начиная с этого времени появилось большое число работ, описывавших
этнические процессы, происходившие при формировании татарской нации.
В них была раскрыта сложная, иерархическая структура татарской этнонаций,
соподчиненность разных внутринациональных этнических образований,
многослойность национального самосознания. Многие из этих идей для
федеральных научных и статистических органов оказались неожиданными.
Кроме того, в ходе начавшегося со второй половины
80-х годов XX в. национального возрождения появились некоторые новые
тенденции в этническом развитии самих татар. Это явление можно было
бы назвать всплеском этнорегионального и этноконфессионального самосознания:
в Астраханской обл., в Западной Сибири, в некоторых районах проживания
татар-мишарей, среди кряшен возникло движение за этнокультурное обособление
от основной массы татар, точнее, от «татарской нации», под которой
в данном случае понимали «казанских» татар (замечу, что термин «казанские
татары» — сугубо научное понятие, те, кто по культурно-языковым особенностям
может быть причислен к этой этнической группе, себя так никогда не
называли и не называют, их самоназвание — «татар»).
Подобные дезинтеграционные процессы, происходившие
в рамках татарской национальной общности, были вызваны ослаблением
культурно-информационных связей этнического ядра нации, сосредоточенного
в Татарстане, с ее периферийными (диаспорными) частями. А это в первую
очередь объяснялось особенностями партийно-государственной политики
советского периода, направленной на ликвидацию всех механизмов сохранения
этнонациональной целостности. Другой важной редпосылкой подобной дифференциации
уже, казалось бы, сложившейся достаточно давно единой татарской этнонации
на новые этно-образования стала закрепившаяся (с 40-х годов XX в.)
традиция писать национальную историю татар в узких рамках Татарстана
и булгарской теории происхождения народа.
В итоге история периферийных групп народа оказалась
за чертой канонизированных «историй Т АССР». Более того, некоторые
исследователи, в угоду своим далеким от совершенства теоретическим
построениям, сознательно старались «вытолкнуть» отдельные этнические
группы татар за рамки национальной общности.
В формировании у локальных групп татар сознания
своей исключительности, особости эти татарстанские деятели оказались
в трогательном союзе с некоторыми российскими этнографами, лингвистами
и т.д., изучавшими те или иные татарские этнокультурные формирования
сугубо изолированно, не раскрывая должным образом их исторических,
культурных и языковых связей с другими группами татар, не указывая
их нахождения в общенациональном информационно-языковом поле (обслуживание
татарской прессой, учебниками, методической литературой, музыкой,
литературными произведениями и др.). Вообще, надо отметить, что между
позицией иных татарских академиков и мужей «от науки» со стороны зачастую
имеется глубинная зависимость. Одни отказывают своим в праве быть
«истинными» татарами, а другие подбирают ставших таким образом «бесхозными»
наших сородичей. Поэтому надо признать, что татарская гуманитарная
интеллигенция, вернее, ее определенная часть, несет прямую ответственность
за попытки разрушения нации.
Случай с крещеными татарами (кряшенами) имеет
отличия от вышеописанного. Если говорить в целом, то отношение к этой
этноконфес-сиональной группе татарского народа среди татар было вполне
благожелательным. В частности, в программном документе общетатарского
национального движения ВТОЦ отмечено:«... Наше движение с уважением
относится к татарам-кряшенам, которые в силу исторических причин оказались
в другой конфессии..., считаем, что они сами должны определить путь
своего духовного развития».
Однако из-за усилившегося в последние годы процесса
возврата исламских ценностей (сейчас около 2/3 татар считают себя
мусульманами) между основной массой татар-мусульман и православной
их частью возникла более явственная конфессиональная граница. Так
как этот феномен вовремя не был осмыслен исследователями, а соответствующие
государственные органы вплотную не занимались организационными мерами,
вытекающими из специфики функционирования в современных условиях кряшенской
идентичности, проблема крещеных татар оказалась сильно запущенной.
Постепенно дело приблизилось к самоопределению данной этноконфессиональной
общности в качестве отдельной этнической единицы. Так, в резолюции
конференции национально-культурных объединений кряшен РТ, проходившей
13 октября 2001 года в Казани, говорится о поддержке проекта Декларации
по «самоопределению кряшен» как «этноса» и ставится задача созыва
Всероссийского съезда кряшен для организации такого самоопределения
в масштабах страны.
Несмотря на то, что это решение принято достаточно
узким кругом политизированной части крещеных татар, оно в целом отражает
общие тенденции, наметившиеся в рамках данной группы татарского этноса.
Кроме того, за стремлением крещеных татар к обособлению отчетливо
просматривается прямая поддержка определенных кругов российского общества,
включая русскую православную церковь и политический истеблишмент.
На «татарском вопросе», возникшем в ходе подготовки
к предстоящей переписи, необходимо остановиться подробнее.
Начну с инструментария, в составе которого имеются
несколько вариантов списков «народов» (национальностей, этнических
групп). К моменту, когда писалась эта статья, окончательного варианта
такого списка не было. Тем не менее татары оказались раздробленными
на несколько самостоятельных «национальностей» или «этнических групп»,
в частности, на татар, мишарей, кряшен, нагайбаков, астраханских татар,
карагашей, кундровцев, сибирских татар, тептярей, крымских татар.
Причем в специальном издании, только что вышедшем
под грифом Института этнологии и антропологии РАН (а именно он получил
специальный грант Госкомстата РФ на разработку перечня народов страны),
говорится: «В зависимости от ... точек зрения, в т.ч. и политической
конъюнктуры, список этнических групп татар может быть существенно
увеличен (См.: Степанов В.В. Российская перепись 2002 года: пути измерения
идентичности больших и малых групп. — М., 2001. — С. 26).
В связи с такой постановкой проблемы я хочу задать два вопроса: 1)
Так ли легко «сконструировать» реальные этнические образования, как
полагают некоторые крайние конструктивисты? 2) Если все же есть желание
быстренько скроить из татар ряд новых этнических образований, не надо
ли подумать о двух вещах: а) о соответствии такого шага долгосрочным
интересам государства; б) о том, что государство собирается делать
с новыми этническими образованиями, если те появятся. Ответить на
эти вопросы не так-то легко. Но до обращения к их анализу я хотел
бы сделать два общих замечания.
На мой взгляд, в федеральных научно-статистических
органах продолжает сохраняться дурная советская традиция, исходящая
из историко-генетической классификации этносов, которая не принимает
во внимание существование общностей национального типа (этнонации),
базирующихся на так называемой «высокой» (общенациональной) культуре.
Далеко не случайно, что первоначально в опросном листе переписи 2002
года вопрос, направленный на выявление этнической идентичности, звучал
так: «К какой национальности (народу) или этнической группе вы себя
относите?» Если учесть, что внутреннее строение современных российских
этнонаций сложное, иерархичное и они существуют как единое целое благодаря
общей культуре, такое противопоставление части этноса целому, да еще
трактовка «нации» как «народа», в теоретическом плане несостоятельно,
поэтому неприемлемо.
Любая классификация этносов, сопряженная с составлением
канонизированных «государственных» списков народов, не может не быть
связанной с конструированием. Замечу, что в ряде зарубежных исследований
содержится весьма аргументированный вывод о том, что составление администрациями
разного рода перечней групп для тех, кто претворяет переписи в жизнь,
является элементом колониальной политики. Зачастую научные и статистические
учреждения, занимающиеся такой деятельностью, достаточно смутно представляют
реальные этнические процессы, происходящие внутри этнонаций. Зато
они всегда имеют те или иные политические цели.
Показательно, что в данном случае применительно
к татарам мнение академических институтов АН Татарстана Москвой не
было востребовано. Между тем, именно татарская нация, а не сегменты,
выделенные из нее искусственным путем, является одним из ключевых
учредителей Российской Федерации. В этой связи далеко не праздным
оказывается вопрос о праве федерального центра образовывать из субъекта-учредителя
несколько новых «народов».
При более детальном рассмотрении проблема дезинтеграции
татар выглядит следующим образом.
Возьмем мишарей. Почему их невозможно считать самостоятельным этническим
формированием? Да потому, что они, наряду с этнической группой казанских
татар, образуют становой хребет татарской этнонаций: мишарский (западный)
диалект, как и средний (казанско-татарский) диалект, лег в основу
литературного языка, и татарский язык в районах проживания мишарей
выполняет именно такую функцию (язык СМИ, преподавания в школе и т.
д.).
Кроме того, в ходе переписи 1926 года в качестве
представителей отдельной «народности» записали себя не более трети
мишарей. Говорю так потому, что «мишарями» себя показали тогда 200
тыс. чел. (из них 138 тыс. из-за былой принадлежности к военно-служилому
сословию и привилегиям в землевладении), тогда как численность мишарей
уже в конце XIX в. превышала 600 тыс. чел. К тому же даже эти 200
тыс. указали своим родным языком татарский язык!
Но самое странное в ситуации с мишарями заключается
в том, что этнический субъект, добивающийся для себя статуса отдельного
эт-нообразования, в данном случае просто отсутствует. Поэтому стремление
создавать из этнической группы мишарей самостоятельную этническую
единицу, с точки зрения приведенных данных и общей теории формирования
татарской этнонаций, воспринимается не более чем политической провокацией.
В связи с тептярями я уже обращал внимание на
то, что в инструкциях к переписи 1926 года они отчетливо фигурируют
как сословная группа. Если они в ходе переписи 2002 года будут выделены,
как это пока предполагается, в составе татар (как группа тептярей
с татарским языком) и башкир с башкирским языком, то это поднимает
другой вопрос. При близости татарского и башкирского языков, когда
язык всего тюрко-мусульманского населения северо-запада Башкортостана,
включая и тамошних тептярей, татарскими диалектологами определяется
как татарский, а башкирскими диалектологами считается (бездоказательно,
правда) «северозападным диалектом» башкирского языка, как в ходе планируемой
переписи можно будет выделять указанные выше две отдельные группы
тептярей?
У рассматриваемой проблемы есть отчетливо выраженный
политический подтекст, затрагивающий не только тех ученых Института
этнологии и антропологии РАН, которые готовили обсуждаемый список
народов, но и все научное сообщество этнографов, работающих в этом
академическом учреждении. Я имею в виду их возможное привлечение для
реализации политических интересов некоторых слоев башкирского общества.
Судя по материалам состоявшегося в октябре прошлого года исполкома
Всемирного курултая башкир в связи с предстоящей переписью в Башкортостане,
руководством этой полугосударственной организации ставится задача
достижения «количественного выравнит вания башкир с татарами». Для
достижения такого «выравнивания», кроме прочего, предусмотрена «приватизация»
живущих в республике татар-мишарей и тептярей.
В документах прямо записано, что «мишарское население» следует рассматривать
как особую «этнографическую группу в составе башкирского народа».
О тептярях постановка вопроса такая же: «есть мнение (хотя имеются
и другие, более обоснованные точки зрения. — Д- И.), что основу тептярского
этноса в свое время составили башкиры (это — в науке новость.— Д.
И.), следовательно, тептярей надо рассматривать как «особую группу
в составе башкирского народа» (выделено мной. — Д.И.). Похоже, что
московские ученые в данном случае оказываются сторонниками великобашкирского
проекта. Этот союз мне представляется весьма настораживающим.
Перехожу к крещеным татарам (кряшенам). Уже приводилось
мнение статистиков о «неточном» их обозначении как «народности» в
20-х годах XX в. Я бы еще раз хотел сослаться на работы большого знатока
этнографии крещеных татар, известного казанского ученого-этнографа
Н. И. Воробьева (его, я думаю, трудно заподозрить в каком-то «уклоне»
в трактовке проблемы кряшен). Так вот, он считал крещеных татар этнографической
группой в составе «поволжских татар», уточняя, что
она создалась «преимущественно из казанских татар». А нагайбаков он
рассматривал всего лишь как подгруппу крещеных татар. Думается, тут
есть достаточное основание для размышлений.
Не мешает глубже рассмотреть и последствия возможного
выделения кряшен в статусе самостоятельной этнической единицы. На
мой взгляд, федеральные власти об этом еще не задумались. Для начала
я бы хотел сказать, что существующая татарская национальная идентичность,
основанная на чисто светской этничности («татарстве»), абсолютно не
мешает быть татарами не только православным, мусульманам, но и уже
появившимся среди татар кришнаитам, бахаистам, протестантам, тенгрианцам
и др. Если мы на основе православия будем выделять крещеных татар
как этнос, это приведет к возвращению на исходную ситуацию второй
половины XIX в. или даже более раннего времени, когда еще существовал
проект создания мусульманской нации. Другой аспект проблемы обособления
кряшен имеет отношение к вопросам этнокультурного характера. Дело
в том, что крещеные татары татаро-язычны, обучаются в татарских школах
или изучают татарский язык, читают татарскую прессу и т.д. Как их
изолировать от этого культурно-информационного поля? Конечно, иногда
среди кряшенских радикалов можно услышать предложения о создании «кряшенского
языка», но из-за того, что статус кряшенских говоров (нет единого
диалекта) находится на низшем уровне говоров групп деревень, такое
просто невозможно.
И последнее. В программных документах национальных
организаций крещеных татар говорится об их стремлении создать «национально-культурную
автономию кряшенского народа». Видимо, при этом предполагается получить
финансовые ресурсы на развитие культуры кряшен. Но тут имеется главная
трудность — федеральный Закон «О национально-культурной автономии»
не обязывает органы власти выделять средства любым национально-культурным
автономиям, оставляя дело на усмотрение (на полюбовное, так сказать,
соглашение) местных органов власти. А посему такое «самоопределение»
крещеным татарам ничего не дает — они и после возможного «самоопределения»
будут вынуждены находиться на положении меньшинства точно так же,
как и остальные татары, живущие в российских областях. А это означает,
что крещеным татарам лучше договориться с общей массой татар, нежели
пытаться куда-то «выделиться».
Конечно, если найдется достаточно большое число
крещеных татар, желающих конституироваться в «народ кряшен», не стоит
этому противодействовать. Однако академические ученые Татарстана должны
и будут настойчиво убеждать, что в этом случае более правильным и
в политическом плане более дальновидным будет их самоопределение как
«крещеных татар», т.е. в качестве субконфессиональной общности в составе
татарской нации.
При обращении к вопросу о сибирских татарах в
первую очередь обращает на себя внимание то обстоятельство, что в
20-х годах XX в., не говоря уже о более раннем времени, их не рассматривали
как единый этнос. Термин «сибирские татары» (или «западносибирские
татары»), подразумевающий всех татар Западной Сибири, появился лишь
в академических трудах начиная с 50-х годов XX в. Не исключено, что
окончательно такой этнос был сконструирован двумя советскими этнографами
(Н.А.Томиловым и Ф.Т.Валеевым) через издание книг, посвященных этой
самобытной этнической группе. Сейчас уже заходит речь об их официальном
признании как самостоятельного этноса.
Удивительно, однако, что при этом совершенно
вне поля зрения всяких «конструктивистов» остается фундаментальный
фактор национальной культуры: сибирские татары давно находятся в общетатарском
информационно-языковом и культурном пространстве — они пользуются
татарским литературным языком, обучаются этому языку в школах, читают
прессу на этом языке и т.д.
В связи с желанием создать из сибирских татар отдельный этнос я бы
хотел поставить несколько вопросов перед федеральными чиновниками:
1. Подумали ли вы, что образование такого этноса
автоматически приведет к постановке вопроса об образовании территориальной
автономии для сибирских татар? Как вы собираетесь решать этот вопрос
в условиях чрезвычайно сложного этнического состава населения в районах
проживания татар в Западной Сибири?
2. Из-за того что среди сибирских татар имеется
четко выраженное внутригрупповое деление, не получится ли так, что
некоторые их части захотят самоопределиться как коренные малочисленные
народы?
3. Представляете ли вы, что придется заново решать
весь комплекс вопросов, связанных с этнокультурным развитием сибирских
татар (образование нового литературного языка, подготовка учебников,
создание специализированных научных и образовательных учреждений и
т.д.)?
4. Наконец, придется подготовиться к ситуации
внутреннего раскола в татарских общинах Западной Сибири, а также возможному
обострению борьбы за земельные ресурсы на основе «аборигенных» прав
(последнее затронет и русское население).
Мне представляется, что прежде чем заняться выделением
«сибирских татар», следовало бы получить внятный ответ на поставленные
вопросы. На астраханских татарах отдельно останавливаться не буду,
так как эта проблема во многом схожа с ситуацией с сибирскими татарами.
Скажу только, что во время последней переписи только часть карагашей
(около 4 тыс. чел.) записалась ногайцами, предпочитая в основном оставаться
в числе татар. Таким же образом включение «кундровских татар» в методических
материалах переписи 2002 года в число «ногайцев» имеет явно недостаточное
основание в числе прочего и потому, что значительная часть кундровцев
еще в XVIII в. была переселена в Оренбуржье и достаточно быстро слилась
там с основной массой татар. К тому же дифференциация татар Астраханской
области на малосвязанные между собой группы входит в противоречие
с научно доказанным фактом интеграционных процессов среди них на основе
распространения татарской общенациональной культуры. Хорошо известно
и существование у астраханских татар «многоэтажного» этнического самосознания,
включающего и общенациональный этноним «татар».
Наилучшим решением в ходе переписи 2002 года
была бы фиксация всех этнических, конфессиональных групп татарского
народа в рамках единой татарской нации. Учет татар как национальной
общности, участвовавшей в числе «многонационального народа» России
в создании Российской Федерации, должен после завершения переписи
вестись именно на основе этого принципа — в составе татарской нации
выделять ее внутренние подразделения, если таковые обнаружатся.
