Слагаемые личности

Моя "Книга печали " идет к завершению.

Родной язык и книги ... Увы, современная школа почти не оставляет времени на чтение. Очень часто юный человек оказывается к тому же подверженным антикнижному синдрому. Это явление в условиях обучения на чужом языке превращается в двойную беду. Причин тут много. Сказываются и низкий уровень преподавания литературы, и невиданная доселе запрограммированность рабочего дня школьника. И, конечно, отрицательно воздействует телевидение, отнимающее у юного человека потребность думать. У нас не разработаны основы телевизионной этики. Она должна была бы стать частью семейной этики. Когда выдается час-другой свободного времени, мальчик-одуванчик тянется к. телевизору. А как обстоит дело с родным языком на современном телевидении? Если в 50-60-х годах местные передачи составляли четыре часа в сутки - с 18 до 22 часов, то за последние годы они сократились до трех часов. Из них "живые", то есть подготовленные в Уфе, занимают всего лишь 1,5 часа. По предписанию Центра, как называют его местные журналисты, "московской портянки", 60 процентов из них, то есть 40-50 минут, должны идти на башкирском, а остальные 40 процентов, 30-40 минут, - на русском языке. На республиканском телевидении есть несколько редакций, между ними идет тяжба по проталкиванию скучных, но "обязательных" передач. Где уж тут до мультфильмов, сказок и уроков по родному языку! По национальному экрану идут беспомощнейшие, но "общественно-полезные" передачки типа "Животноводство - ударный фронт". Все равно башкирским детям что-то еще перепадает. А татарским, чувашским или марийским? Ничего. Они вынуждены петь: "Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек ..." Чем хуже дети почти полутора миллионного татарского народа детей того же полутора миллионного русского народа Башкирии? Ведь по Конституции они равны!

Телевидение, рассчитанное на воспитание безнациональной личности, делает удивительные успехи. Немало помогает ему ныне новый бич времени - видеофильмы ужасов, под воздействием которых рядовые безъязыкие дети и юноши делаются безъязыкими садистами.

Но мальчик-одуванчик обожает "телик". Правда, очень часто из-за безъязычия он передачи на родном не смотрит. Сразу переключает на Москву. Он признает только Центральное телевидение. А Центральное телевидение, мы знаем, вещает только на русском языке, но зато у него марка - "советское". И раз родители телевизор купили для мальчика-одуванчика, то ребенку и разрешается смотреть все без разбору.

Так телевидение оборачивается для наших детей и народа в целом страшной бедой. Иногда во мне просыпается тот давний английский луддит, который в знак протеста против применения на фабриках машин ломами крушил сами машины. Неужели и нам взять и крушить телевизоры? Ведь подумать только! Не дождавшись ни единого слова на родном языке, ребенок проглатывает все то, что ему предлагает Центральное телевидение. Он учится чужому языку и чужим нравам с экрана. Без пояснений. Учится беспорядочно. Без всякого соответствия педагогике. Телевидение, само того не замечая, становится для детей еще одной сухой учительницей, которая обучает тоже по прямой методике - без участия в познании родного языка. Обучает без разбора косности и невежеству. Безнравственности. Так вместо непознанного родного усваивается некий усредненный, да и часто полуграмотный русский язык. Сленг. Приобретается и вовсе не нужная в этом возрасте информированность обо всем и ни о чем. Отбиваются охота к чтению, размышлению над стихотворной строкой, вкус к художественному слову. Разве после неудачнейшего телефильма "Дубровский" подростку захочется перечитать одно из прекрасных творений Пушкина?! Вот так ребенок - а национальный ребенок вдвойне - ослепляется, да и .для здоровья это не проходит бесследно: он быстро получает глазные, нервные и прочие болезни. Словом становится очкариком и слепцом в разных измерениях.

А ведь располагай местное телевидение необходимым ресурсом времени (в первую очередь, конечно, ресурсом административной любви к человеку) и другими возможностями, оно могло бы помогать формированию основополагающих нравственных качеств личности. Впрочем, и те местные передачи, которые есть, могут смотреть далеко не все. Во-первых, выходят они в эфир по второй программе (на I программу Московской наложено вето), в неудобное время, когда люди находятся на работе или - по пути домой. Во-вторых, многие районы до сих пор вообще лишены возможности смотреть вторую программу - на местах не построены ретрансляторы. Чем не колониализм! Благодаря космической связи первую программу Москвы могут смотреть все, но та же Москва местным передачам не разрешает выход по ней; вторую программу люди смотреть не могут - на строительство ретрансляторов денег нет. Как только вопрос касается национальной культуры, то у Москвы всегда средств не хватает. Вот так: в первую программу и в удобные часы во вторую программу, говоря на платоновском наречии, с местным языком "не ведено соваться".

То же самое происходит и на нашем радио. Его голос, пробивающийся тоненькой ниточкой к слушателю, заранее проецирован в пустоту, да еще при низком качестве передаваемой информации. Есть ли в мире радиоканал, такой же беспомощный и малохудожественный, как башкирский! При этом времени местному радио выделяется мало, до обеда оно вообще не наделено правом выхода в эфир - идут общественно-политические передачи из Москвы. Никто не сомневается в их важности, но кто слушает "Последние известия" местного радио о надоях, когда все на работе? Наш мальчик-одуванчик не дождется от собственного радио интересных передач. Хотя бы уже потому, что штатных творческих работников там двадцать человек. Кстати, о штатах. Молдавия, производящая национального валового продукта в три-четыре раза меньше, чем Башкирия, содержит в собственном Гостелерадио две тысячи работников. А Башкирия - только четыреста, из них творческих работников - лишь десятки. Зато первая - "союзная", а вторая - "автономная". У нашего радио собственных корреспондентов в районах почти нет. Радиожурналистам приходится часто выезжать и делать живые записи на скорую руку. И вот выступает известный комбайнер, но на таком башкирском или татарском языке, что уши вянут. Еще бы, он в школе не получил нормального языкового образования - а тут болтовня об интернационализме, смешанные браки, всякое уничижение родного языка ... Языковое бескультурье, таким образом, насаждается за государственный счет.

А ведь могло бы наше радио вместо централизованной передачи "В гостях у сказки" подготовить свою "Сказку", свою "Зорьку", свой вариант "Юности".

Центральному радио и телевидению тоже стоило бы предоставлять коллегам из других республик больше времени на своих волнах, чтобы они рассказывали всей стране о своих заботах и делах, а если речь идет о таких разбросанных по всей территории народах, как татарский, украинский, еврейский и т.д. - на их родном языке. Здесь, на мой взгляд, кроются немалые резервы интернационального и нравственного воспитания через взаимное узнавание.

А ведь как плохо знаем мы друг друга! В .Доме творчества писателей в Малеевке, что под Москвой, я как-то разговорился с московским коллегой средних лет.

- Откуда вы? - спросил он.

- Из Башкирии.

- Это где-то за Байкалом, да?

- Чуть ближе, - ответил я. - На Южном Урале.

- А я думал за Байкалом, - без тени смущения на лице. - Там, кажется, Бурятия, так ведь?

Вот так мы и наши сыновья, мальчики-одуванчики, "за Байкалом" и живем.

Теперь о чтении мальчика и слагаемых его личности. "Веселых картинок" и "Мурзилки" на родном языке он в глаза не видал -они просто не издаются: "Денег нет". Молодежного журнала типа "Юности" у нас тоже не имеется. Нет также и молодежной газеты, если не считать ею башкирский дубляж, который при переводе с русского силами одного или двух переводчиков превращается в рассадник языкового бескультурья и косности. А где татарская молодежная газета и журнал? Ни в одном из городов и поселков, ни на одном из заводов и предприятий, несмотря на то, что коренное население составляет более половины работающих, не издается городской или многотиражной газеты на башкирском и татарском языках.

Правда, у нашего мальчика под рукой есть районная газета, но уровень ее, как правило, ниже всякой критики. Сужу по газете родного мне Миякинского района. Одно название ее может воздействовать отпугивающе - "Октябрь". Как будто нельзя было издать газету "Январь" или "Июль". Но зато "идеологически" верно. И все "районки" печатаются под дубляж. На издание оригинальных газет на родном языке народа, населяющего район, опять-таки нет денег. Экономия на нравственности - одна из величайших глупостей советской системы. В начале 60-х годов в связи с хрущевским укрупнением районов, созданием сельских территориально-производственных управлений и сусловским "совершенствованием" идеологической структуры (конечно, в целях экономии средств) районные газеты на национальных языках были переведены на так называемый дубляж. Были переведены на дубляж на некоторое время даже центральные газеты автономных республик, например, Татарии, Мордовии ... Это значило, что они сначала делались - а "районки" до сих пор делаются - на русском, а потом усилием замредактора по дубляжу и переводчика перекладывались на язык коренного населения. Чем не миссионерство? Что уж тут говорить о качестве языка и оригинальности авторских материалов!

И ведь часто большинство сотрудников таких редакций хорошо пишут лишь на своем языке, но плохо владеют письменным русским, так что газета и разговаривает с читателем на каком-то полурусском, полуродном языке.

Косноязычие, насаждаемое семьей, детским садом, радио и телевидением, школой, тиражируемое газетами и журналами, приносит громадный урон эстетическому воспитанию. Переводится в бесполезный расход бумага. На газетных полосах - одни отчеты о совещаниях в райкоме да слезливые сводки по надоям и мясосдаче. Невольно приходят в память строки незабвенного Пабло Неруды: "Миру осточертели осенние ассамблеи, где председателем зонтик". Охота к чтению на родном языке отбивается шваброй беспамятства, и в результате трехтысячные тиражи башкирских и татарских писателей годами лежат на полках не распроданными. Наша молодежь в национальные отделы магазинов и не заходит. Издательство, выпускающее книги на родном языке, может жить лишь на "запланированную" дотацию государства. И она ложится тяжелым бременем на плечи бедного и невиновного писателя, которого на всякого рода активах унижают тем, что "он пишет не проходящие книги". Так забвение родного языка оборачивается и хозяйственными убытками.

Я снова вспоминаю свое послевоенное детство. Годы были тяжелые. Наша семья не имела возможности подписаться на газету "Кызыл Тан". Отец моего друга Тимерхана Латыйп-абзый выписывал. Чтобы "выкупить" у них газету на час-другой, мне приходилось наниматься к Тимерхану в батраки. Помню, даже наши национальные издательства успевали переводить и издавать много книг с других языков народов СССР. Например, все новинки тех лет - "Белую березу" Михаила Бубеннова, "Весну на Одере" Эммануила Казакевича, "Кавалера Золотой Звезды" Семена Бабаевского, "Знаменосцев" Олеся Гончара и многие другие я впервые прочитал на татарском языке. С помощью этих книг мы лучше и глубже постигали душу братских народов. Теперь, как ни странно, мы говорим лишь о переводе с родных языков на русский, а переводы новинок русской и других братских литератур на языки народов РСФСР сошли на нет. Опять "экономия" из-за принципа: ведь дети все равно учатся на русском языке, пусть и читают лишь по-русски! Это тоже отрицательно сказывается на наших языках и литературах: переводы помогали им обогащаться. Проникновение в смысловую и структурную ткань другого языка позволяло переводчику вносить ценный вклад в свой язык. Литература осваивала новые формы и жанры. Взаимосближение народов и литератур происходило намного оперативнее, чем сейчас. С большим сожалением сознаешь, что у нас так и не получили широкого распространения художественный перевод с языков народов СССР, основанный на их знании. Трубя на весь мир о собственном интернационализме, мы так и не смогли - вернее, не захотели - создать собственную школу переводчиков - интернационалистов. Конечно, как показывает иногда опыт, можно и через подстрочник, перевести хорошо, если переводчик талантлив и знает жизнь описываемого народа. Но если бы такой переводчик знал язык, с которого переводит, качество его работы стало бы неизмеримо выше!

Конечно, пусть живет и подстрочник, и все же, если он уступал сферу влияния прямому переводу, это стало бы признаком укрепления интернационализма в советской литературе. Не зная языка, переводчик подчас и не может выбрать достойное произведение национальной литературы, отдает предпочтение слабым, но "пробивным" писателям. И этим наносится ощутимый вред литературному процессу, порою из-за плохого перевода у читателей складывается неверное представление и о хорошем писателе - художнике, и о литературе того или иного народа.

Трудно переоценить и роль кино в формировании личности. Для меня, например, в детстве день, когда в мерзлом прокуренном сельском клубе, в бывшей мечети, показывали кино, становился праздником, Я не чувствовал под собой земли. И в этот день я людей и жизнь любил больше. Работал лучше. Потом я долгое время сам снова проигрывал роли, увиденные мной на полотне экрана. После "Свадьба в Малиновке" я, например, считал, что все это .могло произойти в нашей деревне! Почему же не поставят фильмы о моих сельчанах? Вот вырасту, мечталось мне, обязательно сниму такую картину. Это так необходимо всем!

Однако такого фильма я не сделал, да и не сделаю. Хотя бы потому, что в автономных республиках нет киностудий. Тут самое время сказать: иерархия возможностей, распределяемых так, что то, что положено союзной республике по "рангу", не положено автономной. Это очень и очень несправедливо. Свердловская киностудия, созданная в свое время как бы в интересах автономных республик Урала и Поволжья, за время своего существования не сняла ни одной заметной полнометражной ленты по национальному материалу. Но зато она очень быстро и заметно въехала в колею исключительно русской тематики.

Поверим же в то, что дети в автономных республиках и округах так же любят кино, как и их сверстники из союзных республик. Иная союзная республика не больше по численности населения автономной, но мальчик с берегов Куры может посмотреть фильм на родном языке, сделанный на родной студии и рассказывающий о родном народе, а мальчик с берегов Идели и Агидели, такой возможности не имеет. Как это обедняет наши культуры и литературы, какие возможности для подлинного интернационального воспитания детей мы упускаем! Ведь, как писал лорд Честерфильд, "Все дело ... во внимании; без внимания нельзя ничего достичь; недостаток внимания есть не что иное, как недостаток мысли, иначе говоря - либо безумие".

... Милая родина! Милая земля родная! Милые люди, живые и павшие! Мы, ваши сыновья и дочери, очистимся от лжи, от всякой нечисти и наносной грязи. Наша жизнь станет совершенствоваться быстрее. Будет нам радостнее жить. Глаза наши очистятся от поволоки безразличия и бездуховной сытости. Мы понимаем, что очищение - это тяжелейшая борьба. И с сознательными противниками этого очищения, и с инертными силами, которые ко всему относятся равнодушно, и с остатками неверия, скепсиса в нас самих.

Я хотел быть искренним во всем, о чем говорил в этой книге. Таким воспитали меня моя мать, жертва войны, мой народ, жертва романтического ленинизма и сталинского тоталитаризма, моя родина, краше которой нет ничего на свете. Таким воспитали меня фронтовые письма отца, которого я ни разу не видел в лицо. Где-то в Словакии, в Высоких Татрах, живьем растерзанный власовскими фашистами, он в январе 1945 года превратился в звезду памяти.

Мы выжили как народ. Гумилевская теория пассионарности этнических сообществ еще раз подтвердила свою правильность на примере татарского народа. Крупнейший на Западе исследователь татарской и российско-тюркской проблематики профессор университета Южной Калифорнии Азад Айше Рорлих в своем капитальном труде "Волжские татары", вышедшем в середине 80-х годов в Стэнфорде на английском языке, писала об исключительной этнической гибкости и выживаемости нашей нации* Мы вышли из этого ада, правда, с неимоверными потерями.. Но мы, как писал чувашский поэт Педер Хузангай, были, есть и будем. Нам надо теперь выстоять. Расцвести как народ заново. И одаривать мир такими открытыми и такими талантливыми произведениями, которые достойны нашего народа и нашей великой истории. И я в это глубоко верю.

Я иду в мир с гранатой в руке. Не надо бояться, это - граната добра и вселенской любви к людям. И я взорвусь вместе с ней, ибо это - единственное, что я могу сделать во имя тех, кто будет продолжать мой народ в поколениях.

Я не думаю, что во всем прав. Быть праведным во всем - это даже смешно. Праведники потом все равно делаются смешными. И не считаю я себя пророком. Но уверен в том, что буду понят каждым честным человеком на земле, кому дорога вера в правду и красоту жизни, кому свойственна надежда на лучшее.

1986, декабрь - 1987, июнь. 1990, июль-декабрь.

* Azade Ayse Rorlich. The Volga Tatars. - Stanford, 1986. - С. 288.